его сюнга рассказывает не о романтической изящной любовной игре, а о темных сторонах Эроса и одновременно о естественном фоне жизни в Ёсиваре — о ненависти, ревности, жестокости, отчаянии, разочаровании. Уже не раз упоминавшийся Джеймс Мичинер считает, что по силе производимого впечатления такие сюнга Хокусаи можно сравнивать с безумными видениями Иеронима Босха.

Утагава Куниёси (1797–1861) и Утагава Кунисада (1786–1864) называют «декадентами» сюнга. С их именами связан последний период истории жанра, откуда полностью ушли веселье и радость. Работы Куниёси, для которых сюжетами служили скандальные любовные истории известных актеров кабуки со знатными дамами, насыщены предчувствием несчастий, пропитаны атмосферой болезненности. В своих работах Кунисада часто обращался к теме секса, связанного с насилием и садизмом. Смерть кажется незримым, но главным героем его эротических книг. Наибольшей популярностью пользовалась фантасмагорическая гравюра Кунисада, посвященная эпизоду из чрезвычайно любимой японцами старинной китайской повести «Пионовый фонарь», в которой чудесным образом совмещаются и пересекаются два мира — воображаемый и реальный. Героя повести навещает его возлюбленная, умершая некоторое время тому назад, и Кунисада с присущим ему мастерством изображает жутковатую, но, по мнению некоторых критиков, не лишенную пленительности любовную сцену юноши с трупом. Надо ли говорить, что эти темы стали наиболее популярными в современной Японии…

Но все же самой известной гравюрой сюнга, наверное, стоит считать одиночный лист работы Хокусаи, где запечатлена охваченная экстазом женщина в объятиях скользкого осьминога, который в художественной традиции сюнга считался метафорой женского оргазма.

Объятия стыда

Японские власти неоднократно пытались определить свое отношение к сюнга с самого их появления на свет. При всей широте традиционного взгляда на секс и его отображение в искусстве было ясно, что какие-то приличия все же должны соблюдаться. Однако извечная дискуссия с цензурой на тему «что есть эротика, а что есть порнография», как сегодня, так и в XVIII веке, не могла привести к сколько-нибудь четкому ответу. Поэтому сюнга периодически запрещали, но обычно — частично, как в случае с Сукэнобу. Перелом произошел после «открытия» Японии европейцами в середине XIX века, когда вместе с новыми технологиями в Страну солнечного корня пришли нормы христианской морали. Строго говоря, христианство в Японии существовало с XVI века, но сначала влияние его было крайне незначительным, а как только оно начало расти, то эта религия тут же попала под запрет. Теперь же все изменилось — Япония встала на западный путь развития и оптом поглощала ценности западной цивилизации, в том числе культуру стыда.

Европейцев и американцев откровенно шокировала манера японцев без стеснения дарить сюнга. Известно, что в 1854 году такой подарок был вручен Мэтью Перри: «Среди подарков, полученных коммодором Пери, была коробка непристойных живописных изображений обнаженных мужчин и женщин: еще одно доказательство непотребства этого уникального народа»[65].

Отношение к сюнга как к части укиё-э, прославивших Японию за рубежом, еще некоторое время оставалось сложным, но к началу XX века западная мораль победила в японской столице: в 1900 году на Токийской осенней художественной выставке полиция закрыла тканью изображения совокупляющихся фигур — инцидент, получивший название «Дела с набедренными повязками». Изображение наготы во всех видах стало запрещенным, и, несмотря на позднейшие послабления, позволившие подарить миру высокие шедевры эротического мастерства японских художников и фотографов, сюнга до сих пор остается «персоной нон грата» в японском изобразительном мире. За что же так преследовали сюнга?

Рассказывать об изобразительном искусстве — дело неблагодарное. Здесь лучше сто раз увидеть, чем один раз услышать. Хотя в случае с сюнга, возможно, ста раз и не понадобится. Многочисленные альбомы, посвященные этому жанру на Западе, обладают одним и тем же эффектом: если взять такой альбом в руки за корешок и быстро-быстро перелистать одной рукой, создается полное впечатление движущихся фигур — анимации, первоначального варианта порнографического мультика, где герои выполняют несложные движения, а их непропорциональные части тела не выглядят такими уж уродливыми, как при статичном разглядывании, — скорее, это кажется смешным.

Техника выполнения подлинников таких гравюр не позволяла перелистывать их в быстром темпе, но японцы находили прелестным и возбуждающим и неторопливое разглядывание сложных картинок, во многом льстящих мужскому самолюбию — ведь основными покупателями были мужчины. Сцены брутальных половых актов особенно нравились военным. Им запрещалось посещение лавок с сюнга, но они тайно были постоянными клиентами этих злачных мест. Домохозяйки, ремесленники, купцы находили в сюнга отражение своих представлений о радостях секса. Говорят, большинству из них не нравились только гравюры Сяраку (1770–1825), в которых их отталкивали непропорционально большие головы персонажей, неестественно изогнувшиеся в ходе драматического действия тела, крайне непристойные даже для японского общества сцены с участием актеров-гомосексуалистов, исполнявших женские роли в мужском японском театре. Массы предпочитали более традиционные вещи: классические половые акты в классическом же изображении Харунобу, Утамаро, Моронобу и многих других.

Но даже классика не была зарисовкой с натуры в европейском понимании. Большинство сюнга отображает сексуальные контакты полуодетых партнеров, чьи анатомические особенности далеки от реальности. Полураспахнутые полы кимоно открывают нам огромные половые органы — самую характерную черту сюнга, вызвавшую на Западе насмешливое прозвище «несбывшаяся мечта японского мужчины», непонятно откуда растущие веером лобковые волосы (хотя есть сюнга, где запечатлены моменты эпиляции в лобковой области), резиново вывернутые руки, ноги, позвоночники, искаженные судорогой оргазма лица, потоки спермы, наконец, сцены, явно относящиеся, по европейским представлениям, к сексуальным перверсиям. Это не картина с натуры — это скорее стилизованное в рамках своего жанра изображение мечты или гипертрофированные воспоминания о прошлом, знаки, а не портреты.

О гипертрофированных размерах изображаемых на гравюрах гениталий вопросы возникали еще как минимум в XIII веке. В сборнике «Кокон Тёмондзю» («Собрание историй, написанных и услышанных в старые и новые времена») ученик автора сюнга, монаха Тоба Содзё рассуждал так: «Посмотрите на эротические картины, созданные старыми мастерами. Они изображают размер этой вещи слишком большим. Разве она могла быть такой на самом деле? Если бы эта вещь была изображена в натуральную величину, в ней не было бы ничего интересного. Не по этой ли причине мы говорим “Искусство — это фантазия”?»[66]

В этом смысле «Осьминог» Хокусаи по праву считается олицетворением всего жанра сюнга. Спрут фигурирует во многих японских легендах, особенно в тех, чьи сюжеты связаны с жизнью ныряльщиц-ама. Для женщин, нередко живущих без мужа, чей промысел напрямую связан с «поголовьем» этих умнейших, загадочных и удивительных морских существ, то есть с «плодородием моря», осьминог с его огромными глазами, мягкой, фаллособразной головой и непрерывно извивающимися щупальцами не мог не быть предметом фаллического культа. Спрут — морской секс-символ Японии. Мечта рыбачки или ныряльщицы — неутомимый, восьмичленный монстр с мудрыми глазами,